спасибо Программисту!
I
Ну и
что? Ну и зачем плакать? Ну и, ну и, ну и – будет жить у Луи. Уехала и уехала,
кислород везде одинаково воняет соседним заводом. Четыре часа чистого сна плюс
пятнадцать минут на перекус – и ты во Франции. Со свиданьице-ем. Внутренний голос мурлычет, греет солнечное
сплетение и жадно лакает валерьянку. Я замираю, прислушиваясь, и снова прогоняю
его. Надоел. Сажусь в любимое кресло – горе горевать.
Она уехала. Уехала в какую-то Францию. Оставила
просторы Сиона, все шесть часов из конца в конец. Оставила Беэр-Шеву, Гиватаим,
Цфат, три моря с набережными и гостиницами, рыбный ресторанчик в Яффо и стейкию
в Тель-Авиве, дельфинов Эйлата, старого ортодокса из Еврейского квартала,
россыпь барахла на блошиных рынках и мерзкую целебную грязь Мёртвого моря.
Ай, но ведь наши бабушки мечтали о холмах и долах
этих. Шабес* в Ирушалаиме и прочая...
Окстись,
возвращается внутренний голос, она ведь смесь белоруса с хохлом, какой
шабес, какой Ирушалаим! Ну и пусть, я-то ведь о бабушках. Кто их, бабушек,
знает! Бабушки испокон веков непредсказуемы. И, потом, я не встречала более
правильной еврейки; если бы не муж-француз, тра-та-та-та-та его мать, она в
жизни бы не уехала, в жизни бы, да ни за что, да никогда, да голову на
отсечение, ведь двоих детей сабресами родила, чего ещё...
Н-да. Читала я почитывала всяких
ницше-кантов-соловьёвых-и-прочая, всю муру эту, а зря. Что знали они об
одиночестве и ночном окне без занавески! На то они и мужики, чтобы не знать. Но
какая, на фиг, философия без простейшей формулы счастья: забежать и пить чай до
посинения просто так.
Или вот ещё: выбирать кофточку в подарок, прикидывая,
подойдёт ли к русой прядке, голубым глазюкам, белорусскому носу и хитроватой
хохлацкой улыбке – этой адской смеси для здешних мужичков, коктейлю «hа-блондинит
hа-зот»** с кубиком льда на дне нежного бокала.
Кубик льда растаял от Бенькиного французского взгляда,
поцелуя и других достоинств, которые свели на нет пару-тройку годочков её
предыдущей замужней жизни.
Любовь кипела на моей территории,
ибо жить им стало негде. Кипела и брызгала кипятком. Они выползали из спальни,
оба – в его майках над голыми ногами, пили чай и снова уползали.
Мне повезло, я сама любила безоглядно и была любима,
поэтому не сошла с ума от её всхлипываний за стеной.
Моя мудрая тётка, бедокурка по жизни, говаривала: «Не
всё так обыкновенно, как кажется», смотрела на солнце, не моргая, и
подкрашивала губы без зеркальца. Тётка вошла в мою память о детстве и осталась
там, угревшись.
Мы были обыкновенными подругами, были и остались,
но теперь между нами многоточие перистых облаков, или так: теперь между нами
слишком много пространства. Она обустраивает семейство и привыкает кушать сыр
на десерт. Я просиживаю и протираю в мунтурцентре имени Авраама***.
Вчера к нам приехала группа немцев-паломников. Они
спели «эвейну шалом алейхем»****, прогортанили молитву об Иерусалиме да
наулыбались нашим «девочкам». Всё бы ничего, если бы... Один-единственный,
да-да, один-единственный восьмидесятилетний немец с белесым взглядом. Ох, если
бы не этот немец! Нет-нет-нет, я не хочу, этот снимок мучает меня, продирает
высоковольтной болью. Очередь за смертью... Подпись «Евреи перед расстрелом». Толпа голых некрасивых женщин. Груди и
животы обвисли, ибо рожали они сыновей израилевых. Волосы неприбраны и немыты,
где там кудри твои, Суламифь! Глаза... не надо об этом.
Я выдержала испытание этим снимком, но кусок сердца
почернел и скукожился, ведь они на руках держали детей, обхватывали одной, а
второй гладили по головке, там была кудрявая чёрненькая девочка и беленький
крупноголовый мальчик, похожие на мою Лейку и на её Йоньку-бонома. Спаси и
сохрани, спаси и сохрани, проговариваю часто, особенно по вечерам, спаси и
сохрани, и упокой тех, фотографических.
Да, вот ещё. Ведь скоро придёт Машиах*****, как же она
– в своей холодной серой Франции? Старые дома не пропустят в себя его свет, не
то что у нас – шесть часов открытого простора. Спешно соображаю, как бы
рассказать ей про это, да чтобы не подумала лишнего.
И тут раздаётся телефонный звонок. Лапуля, доброе
утро, курлычет она, не грассируя. Лапуля, мне так страшно стало. Вчера
была на похоронах Бенькиного деда. Не хочу, чтобы меня в гробу хоронили. Пусть
бы Машиах пришёл при нашей жизни, а! Я тихо радуюсь – вернётся! – и
начинаю успокаивать, мол, глупости, какие наши годы, мы ещё не одного Машиаха
встретим.
______________________________________________________________________
*(идиш) суббота.
**(иврит) эта блондинка.
***Муниципальный туристический центр у «Колодца Авраама» в Беэр-Шеве.
****«Мы принесли вам мир» – популярная в Израиле песня.
*****(иврит) Мессия