Париж... Люксембург...
I
Париж
случился в апреле. На то он и Париж. Ему идёт сочетание с дурацкими лицами
влюблённых, огорошенных гормонами и запахом жареных каштанов.
Мы тоже проходили по этому разряду. Проходили,
несмотря на годовалую дочку и восьмилетнее милование после вечернего выпуска
новостей. Нам не доставало именно этой поездки, чтобы почуствовать себя
настоящей парой.
Эль-Аль покинул страну под монотонную сводку о
терракте, приземлился в Орли и выкинул нас из своего холодного китового чрева,
оставив наедине с проклюнувшейся тоской по родине. Я накинула пончо
невыразимо-прекрасной расцветки, ты галантно улыбнулся. Мы становились
парижанами. Четыре дня в Париже обещали вечные воспоминания.
Я сразу уверовала: мы – поэты, а, значит, Монпарнас не
за горами, он ждёт нас, и столик в кафе не подпускает праздных зевак, шикает на
проходящую публику и скрипит двум стульям: уже скоро, вот-вот, я слышу
лёгкие шаги наших гостей, пончо прекрасной расцветки развевается на ветру, они
в пути, они скоро доберутся. Короче, мы искали Монпарнас.
Ты очень удачно женился. Я всегда знаю местонахождение
твоих очков, ручек, записных книжек и галстука и безошибочно вылавливаю эту
мелкую рыбёшку из хаоса, созданного мною же. Я помню массу ненужных
подробностей и любезно напоминаю тебе о невынесенном мусоре или невыглаженных
брюках. Неудивительно: я знала, как быстро пройти на Монпарнас, сэкономив на
транспорте.
Мы наскоро съели утренний джем с булочкой, прожевали
жирный круассон, глотнули трёхзвёздночного гостиничного кофе и выметнулись
навстречу утру. Было восемь часов. В десять мы шли по Сен-Жермен, офигевая от
обилия наших сводных братьев и пытаясь стереть с физиономий нестираемую печать
государства Израиль. Я руководила и направляла, объясняя, что Монпарнас я учую
шестым чувством, что я и Монпарнас долго ждали этой встречи, поэтому
разминуться никак невозможно. Ты молчал. Было двенадцать, мы дошли до
Люксембургского сада.
В два часа мы решили перекусить и зашли в небольшой
ресторан, поддавшись искусу кускусной вывески. Хозяин накормил. Покосился на
пончо с израильским ярлычком во внутреннем шве. Мы заискивающе
поинтересовались, откуда он, и были отосланы к фотографии красивого алжирского
дедушки и стильному кинжалу, висящим на стене. Я закурила. Часы пропикали
четыре.
Ты предложил доехать автобусом до чего-нибудь, но у
меня всегда наготове запасное решение: надо провести опрос местных. Вежливо,
соблюдая все правила великого и могучего английского языка, я начинала нежный
речитатив – простите, мадам, простите, мсье, не будете ли вы так любезны
подсказать нам дорогу на Монпарнас. Мадам и месье удивлённо спрашивали а
что вы ищете на Монпарнасе? Ответ был краток: Богему. Местные
разводили руками и растворялись в шебуршащей толпе. Ты стал молчалив. Я глянула
на часы. Шёл восьмой час.
Поддавшись волчьей интуиции, я потянула тебя к
огнистой надписи Лафойет, стало темновато. Мы заскочили в небольшую кафешку,
выпили капуччино и разделили на двоих липкую плюшку. Официант учтиво улыбнулся,
я шепотнула обречённо, что мы ищем Монпарнас, и услышала в ответ мадам, это
напротив, а что именно вам надо? – Богему нам надо, богему, обрадовалась я,
но официант развёл руками.
Мы гуляли по Монпарнасу, заглядывали в цветастые
витрины, прислушивались к звону вилок и бульканью вина, надеясь услышать
шарманку или скрипку. Мы высматривали спины художников, плечи актрис, искали
журчание стихов и серенад. Вот-вот должен был явиться великий вселенский собор
богемы; пьяная, прокуренная, прекрасная публика. Я видела себя, читающую
плавные русские стихи, и внимающих мне богов. Они ведь любят русскую
культуру, лихорадило меня, они-то поймут, а робкий шестнадцатилетний
юноша подарит мне фиалку. Я снисходительно гляну в его сторону, многообещающе
улыбнусь тебе и сделаю глоток холодного вина... Но везде было одно и то же:
парижане сидели за столиками, лениво наблюдая за вялотекущей толпой. Глаза их
были пусты. Мёртвые моллюски лежали на тарелках, стейк тартар растекался по
блюду, впитывая сырое яицо. Оторопь прикоснулась к нашим спинам. Мы набрели на
огромное кладбище. Глянули в карту и похолодели оба: это место было утыкано
маленькими крестиками.
Где-то зазвучал орган, небо высветилось невидимой
россыпью чужих созвездий. Монпарнас умер, не родившись.
Я заплакала, прильнув к твоему плечу. Ты всё понял и
угрюмо посмотрел на часы. Одиннадцать. Надо было возвращаться. Завтра пойдём
искать Монмартр.