Париж... Люксембург...
II
Путешествовать
так путешествовать... Мы отгуляли парижские каникулы и расстались около
серебристого остроносого поезда, идущего в Люксембург. Я устроилась в купе для
некурящих и уставилась в окно. Ничего интересного. Явный голландец целовал
явную шведку. Стройные шведские ноги. Красивый голландский свитер. Двухголовое
белокурое чудовище. Они тоже расстались, и явная шведка подсела в моё купе.
Славная парочка, шерочка с машерочкой, две девицы под окном, проводили любимых
взглядами, и – вперёд на всех парах. Мы одновременно выпили припасенную колу,
просмотрели дамские журналы, глянули на попутные привокзальные башни и
приехали.
Люксембург сразу пришёлся мне по вкусу. Игрушечное
королевство, пахнущее сосной. Я быстро нашла отель, переговорила со служащим и
вселилась в одноразовые апартаменты. На ближайшие сутки Люксембург становился
моим.
Мы не были знакомы. Я знала о нём лишь одну пикантную
деталь: порноиндустрия цвела здесь пышным цветом. Но запах порока не будоражил
меня, а вот запах сосновых шишек и веток свёл с ума. Я стояла на мосту над
хвойной пропастью, силясь не прыгнуть. Припомнила детей, тебя, новую
ненаписанную книгу и отправилась пообедать. Городская площадь встретила перезвоном
колоколов и вечными каменными львами. Ресторанчиков было слишком много для
того, чтобы выбирать, я зашла во второй попавшийся. Уселась, взяла меню, и
вскоре мне подали Нечто спаржево-гусино-картофельное под розовым соусом. Нечто
непривычно пахло аристократией начала двадцатого века и воротничком мажордома.
Я покосилась на публику. Бог ты мой, да вот она, порнодива: глубокий вырез,
припудренные розовые щёки, морщинки у рта, взгляд пожившей на свете
сорокалетней девочки, толстый лысоватый спутник, всматривающийся в её лицо. Она
быстро глянула на часы, встала, накинула чёрное пальто и лазоревый шарф.
Я заказала кофе. Зазвучала музыка. Кольнула меня
знакомым и нездешним. «Хавва нагила» заполнила ресторанчик, влилась в бокалы с
вином, осела на фиалковых окнах и неярких светильниках. Я судорожно огляделась.
Никто ничего не заметил. Улыбнулась хозяину, расплатилась. Он подал мне пальто
и сказал, возвращая улыбку:
– Тода, геверет.* Шалом.
Я вывалилась на улицу и глотнула мартовского воздуха.
Ничего, всё нормально, подумаешь, мало ли нас разбросано по свету, но как он
узнал... Наглотавшись кислороду, сообразила, что расплачивалась в ресторане
израильской кредиткой, и немного успокоилась. Но «Хавва нагила» прозвенела в
моих ушах намного раньше... Впрочем, какая разница!
Город как город. Страна как страна. Населения немного,
места маловато. Бывает поменьше, чем у нас, слава Б-гу.. О, я живу в огромной
стране, у меня моря, горы, пустыни, сафари, коралловые рифы и клубы
парашютистов. Накося, выкуси! А Люксембург маловат, но тоже приятен глазу.
Кажется, я жила здесь. Необязательно в мультяшном
замке, но жила. Я убирала волосы под расшитый чепец, опускала медальон с
Пресвятой Девой в ложбинку груди, наказывала служанке, что и как, принимала
гостей, исправно посещала воскресную службу. Степенно проходила по мосту и
боялась глянуть вниз, зная, что следом нахлынет невозможность не прыгнуть.
Отболела своё и умерла немолодой и нестарой, меня достойно похоронили,
помянули, забыли.. И вот я вернулась иудейкой, прокрутив пару-тройку столетий
на беличьем барабане. Люксембург вспомнил меня и принял по первому разряду:
пьеса Чехова в местном театрике, джазовый джем-сейшн в музыкальном клубе, две
лесби, целующиеся в автобусе. Райский ветер верхнего города, – обители мостов и
замков, европейской аристократии на воскресном молебне, сумочек из крокодиловой
и бесценных туфель из змеиной кожи, белых улыбок, ненавязчивого парфюма и
креветок под сырным соусом. Свистящий ветер в расщелине нижнего города –
вместилища пивных пабов, солёных сухариков, хриплого пения высоких полногрудых
сирен, легковесной нагловатой амхи*, такой одинаковой повсюду.
*(иврит) простонародье.
Ночь в гостинице. Огромная ванна, джакузи, биде,
душистые салфетки, ночной крем, невесомые подушки, сон.
Утром я отправилась на пешеходную экскурсию по
городу. Оч-чень импозантный гид собрал семь выспавшихся иноземок и сообщил нам,
что владеет пятью языками, поэтому мы вправе выбрать подходящий, прежде чем
отправимся в путь. Я покраснела от удовольствия и попросила иврит. Он на секунду
потерял импозантность и стал просто гидом. Мадам меня простит, ивритом я еще
не овладел, но, безусловно.... Группа хмыкнула и сошлась на английском.
Мы пробежались по холмам и долам моей давней
родины, я даже выбрала дом, в котором когда-то жила. Неплохой такой,
исторически ценный. Гид спикал и спикал, но его слушала только моя вчерашняя
попутчица явная шведка, широко раскрывая голубые глаза. Остальные... Остальные
оказались еврейками из Америки и, услыхав про иврит, замучили меня расспросами
о Стране, Беэр-Шеве, арабах, Шароне, Ликуде-Аводе, мирном процессе и долгой
войне.. Я взошла над Люксембургом утренней шестиугольной звездой и согрела моих
спутниц в жёлтых лучах. Вот только не хотелось рассказывать о том, что мы уже
два года с опаской садимся в автобус, что наши кафешки взрывают, что я
позавидовала матери пухлощёкого солдатика-часового около княжеского замка: ему
не проходить того, что придётся пройти моему мальчику. Пусть себе светятся
американскими улыбками, пусть рассказывают мне о своём еврействе и любви к моей
родине, пусть указывают на кошерный ресторан в путеводителе, пусть.
Я прошлась по мосту. Напоследок. Прыгать не
хотелось. Подхватила свой рюкзачок в гостинице. До вокзала десять минут ходу.
Явная шведка улыбнулась мне у кассы. Мы сели в купе для некурящих. Достали
припасённую колу, дамский журнал и уставились в окно.
Часы на привокзальной башне показали время отбытия.