портрет нищего на фоне Апокалипсиса
Забавный.
день прокукарекался вчера. Нет, не то чтобы смешной, не то чтобы. Но подобрать
имечко для всех этих забав невероятно, нужно родиться не здесь, не сейчас,
горние дали – приют таких выдумщиков, а я родилась на улице Дивенская дом
девять, квартира тоже.
Жизнь проистекает ровненько, неведомый хореограф
ударяет в ладоши сухим хлопком и... раз-и-два-и-три-и-четыре, поворот,
-и-раз-и-два-и-три-и-четыре, посмотреть в глаза партнёру, улыбнуться, -и... Но,
вдруг, хореограф исчезает, светотени появляются на затаивших дыхание стенах, и
ты понимаешь, что закручен в дикой пляске, изгибы тела непредсказуемы,
руки-ноги отделяются и живут своей жизнью, катавасия орёт кошачим весенним
ором, не стесняясь прохожих. Тогда и случаются чудеса.
Тот вечер ничем не отличался от прочих. Ну, разве что
машин за окном было поменьше. Ну, разве что телевизор выключился сам собой. Ну,
разве что дети уснули на полчаса раньше. Мы решили лечь и выспаться на всю
оставшуюся жизнь. Дураки.
...Мне приснилось лицо нищего. Светлое и ошарашенное.
Немытая бородка, впалые щёки, юродивые нежные глаза. Что-то заскреблось в моей
поистёртой памяти: впалые щёки, нежные глаза, впалые щёки, нежные глаза –
заскреблось и уснуло. Он кланялся проезжающим на центральном перекрёстке нашего
доисторического Града Авраамова. Машины отфыркивались и уматывали, редкая
протягивала сердобольную руку, редкая, но тогда Он светился нищей радостью,
будто светляк около украинской мазанки. Я приоткрыла окно машины и позвала ЕГО
самым нежным из всех моих голосов АДОНИ, ГОСПОДИН МОЙ, нищий подошёл и
глянул внимательно. ВОТ, ГОСПОДИН МОЙ, мелочь перетекала в ЕГО ладонь
серебряным ручьём, Млечным Путём, соединяющим вселенные. ГОСПОДИН МОЙ,
повторила я напоследок. Красный циклопий глаз светофора пожелтел-позеленел. Муж
даванул-рванул, я расслышала ответное будьте...
нищий исчез.
...В сумбурном мире упорядочены только звонки спящим.
Мы засыпаем, теряемся в чёрных лабиринтах нереальности, хаос втягивает наши
окаменевшие души в репродукторные воронки, вечное блаженство распахивает
объятия и... звонок.
А не разбудил-ла ли я вас ненароком, а? – интересуется желанный голос на ТОМ КОНЦЕ.
Да нет, я не сплю, что вы, я вобще никогда не сплю... Да и правда, кто в наших краях спит в полседьмого?
Вставай, труба сыграла сбор.
Сонная злая женщина (СЗЖ) опасна для окружающих. СЗЖ
жужжит и кусается, мирриады ядовитых жал летят во все концы. Сонная и злая я –
опаснее всех СЗЖ, вместе взятых. Все скорби земной жизни легли на мощные плечи
мужа, атлант дрогнул, небосвод рухнул. Началось светопреставление.
Рассвет сменился утром.
Небо покрылось песчаной завесой.
Суховей расправил одежды и превратился в раскалённого
добела бедуина, выжигающего всех и вся.
ПЦ проговорила я и подобрела.
Список домашних дел – понятие растяжимое. Утром
кажется, что за полчаса ты переделаешь всё: покупки, уборка, готовка, глажка,
педикюр... Ан нет! Покупки изматывают и утомляют настолько, что сил хватает на
педикюр и отдых после дружного поедания заказной пиццы.
Сиеста великолепна. О, пятничная разморённость,
неторопливое бытие в предвкушении до-о-олгой субботы. Гимн Гименея звенит в
ушах, сменяясь нежной мелодией Морфея. Тягучая Лень приходит в дом, ложится на
диван и раскрывает новую книжку Т.Толстой. Не нужно спасать человечество. Есть
ещё пара сотен лет до конца света – и слава Б-гу.
Сиеста почти уморила нас своим приторным восточным
ароматом, но муж вспомнил о непочинённом вентиляторе для кухни и решил срочно сдать его в мастерскую.
Он надел футболку цвета девственницы, выходящей замуж,
я – кофточку цвета последней любви, мы запрыгнули в машину и поехали в
мастерскую трех индусов, прошедших реинкарнацию и забывших о священных коровах
своей бывшей родины.
Мы все немножко реинкарнированы в этой стране. Изредка
проклёвываются Смутные Воспоминания. Запахи весны, дождя, моря навевают что-то
дежавюйное и быстро до неприличия тают. Я не помню запаха прелой листвы в
Ботаническом саду, но узнаю его за сотни метров, узнаю корявую царапину на
одной из скамеек. Память о пирожках у станции метро не будоражит меня, но я
куплю парочку похожих в соседнем супере и выброшу: не тот вкус... Индусы тоже
припоминают запах людской толпы и праздных коров на улицах Dheli, бросают
быстрый взгляд на левантийскую реальность и чинят вечные
лампы–фонари–люстры–вентиляторы, пусть всем будет светло и нежарко.
Мы ехали к индусам, напевая дуэтом легко на сердце
от песни весёлой, она скучать не даёт никогда, и любят песню деревни и сёла, и
любят песню большие города. Не думали о смысле этой абракадабры, а о смысле
жизни – тем более.
Машина затормозила перед перекрёстком. Циклопий глаз
сфетофора налился кровью. Час пик в Вирсавии похож на час пик в Нью-Йорке, те
же усталые евреи спешат домой в предсубботнюю прохладу, вмещающую бульон,
салаты, халу, детский смех и неторопливые рассказы о прошедшей неделе. Ожидание
дома зависает над машинами облачком, тихой аурой, а воздух начинает звенеть
жарой.
Нищий явился ниоткуда. Лицо из моего сна возникло
будто чеширский кот перед оторопевшей девочкой. Впалые щёки, нежные глаза,
впалые щёки, нежные глаза. Я начала судорожно рыться в сумке, но светофор
позеленел, муж даванул-рванул, нищий растерянно растаял в прошлом, успев как-то
уж слишком пристально глянуть на меня.
Вернись, пожалуйста, на тот перекрёсток, вернись,
бросим горстку монет в ЕГО подставленную ладонь, вернёмся и исправим прошлое!
Как часто удушающее НИКОГДА наваливается и не даёт продохнуть. Я не окажусь в
том мартовском дне, когда, одолеваемая пятнадцатилетними гормонами, ненадолго
сбежала из дому, а мои обезумевшие предки метались
по скользким питерским переулкам, заглядывая, расспрашивая, леденея... Отец
умер через полгода, я и не знала про рак. Вернуться бы, вернуться бы, застыть
на пороге, разглядеть их лица, улыбнуться и целый день не отпускать пока ещё
тёплой отцовской руки.
Нет, ни себя, ни его не вернёшь. Живи, вспоминай,
выстукивай ознобное прости-прости-прости – безответно.
Мы единственные на этой планете, кому разрешили
ВЕРНУТЬСЯ И ИСПРАВИТЬ. Всех делов: горстка монет в руку нищего. Но где он? На
каком перекрёстке? В каком измерении? Мы метались по городу, ополоумев;
возвращались на одно и то же место; суховей набирал обороты, песчаная позёмка
пустынной гадюкой бросалась под колёса машин. Мы были брошены в беличье колесо
собственных жизней. Золотой ключик от волшебной дверцы превратился в
многопудовый ключ без права передачи. Нам надо найти этого нищего,
плакала я, ведь в моём сне ОН принял серебро и сказал будьте... А без серебра в ЕГО руке и нам не быть.
Мы возвращались.Усталые и растерянные. Сломанный
вентилятор бултыхался в багажнике.
Нищий по-чеширски возник на перекрёстке возле нашего
дома.
Я не поверила самой себе, но увидела впалые щёки,
нежные глаза, впалые щёки, нежные глаза. И протянутая ладонь приняла
горстку серебра, разогретого моим теплом. Сказав будьте здоровы, ОН растворился.
Так мы спасли
себя. Ухватили, будто утопающих за прядь волос, вытащили на лазурный небесный
берег из огнедышащей песчаной круговерти, судорожно вдохнули струю свежего
воздуха и закрутились вместе с безумной планетой, подставляясь весеннему
солнцу.